Неточные совпадения
Он
на другой день уж с 8 часов утра ходил по Невскому, от Адмиралтейской до Полицейского моста, выжидая, какой немецкий или французский книжный магазин первый откроется, взял, что нужно, и читал больше трех суток сряду, — с 11 часов утра четверга до 9 часов вечера воскресенья, 82 часа; первые две
ночи не спал так,
на третью выпил восемь стаканов крепчайшего кофе, до четвертой
ночи не
хватило силы ни с каким кофе, он повалился и проспал
на полу часов 15.
А между тем в тот же день Галактиону был прислан целый ворох всевозможных торговых книг для проверки. Одной этой работы
хватило бы
на месяц. Затем предстояла сложная поверка наличности с поездками в разные концы уезда. Обрадовавшийся первой работе Галактион схватился за дело с медвежьим усердием и просиживал над ним
ночи. Это усердие не по разуму встревожило самого Мышникова. Он под каким-то предлогом затащил к себе Галактиона и за стаканом чая, как бы между прочим, заметил...
Брося все другие охоты, я неутомимо, ежедневно ходил за вальдшнепами: 6 ноября я убил восемь, 7-го двенадцать, а в
ночь на 8-е выпал снег в четверть глубиною и
хватил мороз в пятнадцать градусов.
— Штой-то, Ефим Андреич, не
на пасынков нам добра-то копить. Слава богу,
хватит и смотрительского жалованья… Да и по чужим углам
на старости лет муторно жить. Вон курицы у нас, и те точно сироты бродят… Переехали бы к себе в дом, я телочку бы стала выкармливать…
На тебя-то глядеть, так сердечушко все изболелось! Сам не свой ходишь, по
ночам вздыхаешь… Долго ли человеку известись!
— Может быть, ты останешься у меня
на всю
ночь? — спросила она Гладышева, когда другие ушли. — Ты, миленький, не бойся: если у тебя денег не
хватит, я за тебя доплачу. Вот видишь, какой ты красивый, что для тебя девчонка даже денег не жалеет, — засмеялась она.
Достаточно того сказать, что монастырь давал приют и кое-какую пищу сорока тысячам человек ежедневно, а те, которым не
хватало места, лежали по
ночам вповалку, как дрова,
на обширных дворах и улицах лавры.
Павел и Андрей почти не спали по
ночам, являлись домой уже перед гудком оба усталые, охрипшие, бледные. Мать знала, что они устраивают собрания в лесу,
на болоте, ей было известно, что вокруг слободы по
ночам рыскают разъезды конной полиции, ползают сыщики,
хватая и обыскивая отдельных рабочих, разгоняя группы и порою арестуя того или другого. Понимая, что и сына с Андреем тоже могут арестовать каждую
ночь, она почти желала этого — это было бы лучше для них, казалось ей.
Утренняя заря только что начинает окрашивать небосклон над Сапун-горою; темно-синяя поверхность моря уже сбросила с себя сумрак
ночи и ждет первого луча, чтобы заиграть веселым блеском; с бухты несет холодом и туманом; снега нет — всё черно, но утренний резкий мороз
хватает за лицо и трещит под ногами, и далекий неумолкаемый гул моря, изредка прерываемый раскатистыми выстрелами в Севастополе, один нарушает тишину утра.
На кораблях глухо бьет 8-я стклянка.
Взяла меня за руку и повела во тьме, как слепого.
Ночь была черная, сырая, непрерывно дул ветер, точно река быстро текла, холодный песок
хватал за ноги. Бабушка осторожно подходила к темным окнам мещанских домишек, перекрестясь трижды, оставляла
на подоконниках по пятаку и по три кренделя, снова крестилась, глядя в небо без звезд, и шептала...
Мне было тягостно и скучно, я привык жить самостоятельно, с утра до
ночи на песчаных улицах Кунавина,
на берегу мутной Оки, в поле и в лесу. Не
хватало бабушки, товарищей, не с кем было говорить, а жизнь раздражала, показывая мне свою неказистую, лживую изнанку.
Однажды
ночью она выбрала все деньги из его карманов и ушла, оставив записку
на клочке бумаги, выдранном из поминанья, — просила не заявлять полиции о краже: попросить у него денег не
хватило смелости у неё, и не верила, что даст он.
— Я ел землю, я был
на самом верху,
на гребне Орлиного Гнезда, и был сброшен оттуда… И как счастливо упал! Я был уже
на вершине Орлиного Гнезда, когда у защищавшихся не было патронов, не
хватало даже камней.
На самом гребне скалы меня столкнули трупом. Я, падая, ухватился за него, и мы вместе полетели в стремнину.
Ночью я пришел в себя, вылез из-под трупа и ушел к морю…
А наверху одна комнатка совсем смутила Сашу: была и по размеру, и по белизне похожа
на его городскую, и постель с наискось отвернутым для
ночи одеялом была его, только не
хватало образка.
А
на пристани в это время до поздней
ночи разгружаются последние баркасы. Присев
на корточки в лодке, двое или трое греков быстро, с привычной ловкостью
хватают правой рукой две, а левой три рыбы и швыряют их в корзину, ведя точный, скорый, ни
на секунду не прекращающийся счет.
С Егором Семенычем происходило почти то же самое. Он работал с утра до
ночи, все спешил куда-то, выходил из себя, раздражался, но все это в каком-то волшебном полусне. В нем уже сидело как будто бы два человека: один был настоящий Егор Семеныч, который, слушая садовника Ивана Карлыча, докладывавшего ему о беспорядках, возмущался и в отчаянии
хватал себя за голову, и другой, не настоящий, точно полупьяный, который вдруг
на полуслове прерывал деловой разговор, трогал садовника за плечо и начинал бормотать...
Тиунов по звуку понял, что Вавило далеко,
на минутку остановился, отдышался и сошел с моста
на песок слободы, — песок
хватал его за ступни, тянул куда-то вниз, а тяжелая, густая тьма
ночи давила глаза.
Друзья-то, значит, сплоховали! Сошлись к вечеру у притонщика да, может, вспомнили, что теперь в лазарете делается. Ну, с горя
хватили. Известно, слабость. Там еще бутылочку… Захмелели, да так, подумайте, и проспали
ночь!..
На заре прокинулись: в городе уже тревога, выйти нельзя!
Негодование врача было справедливо. Он нисколько не преувеличивал, а напротив… Чтоб излить желчь
на все беспорядки и безобразия, имевшие место в графской усадьбе, не
хватило бы целой
ночи. Деморализованная бездельем и безначалием прислуга была отвратительна. Не было того лакея, который не мог бы служить типом зажившегося и зажиревшего человека.
А между тем в городе толковали, что несколько гвардейских полков заявляют сильное движение в пользу студентов и положительно отказываются идти, если их пошлют против них; что студентов и многих других лиц то и дело арестовывают,
хватают и забирают где ни попало и как ни попало, и днем, и
ночью, и дома, и в гостях, и
на улице, что министр не принял университетской депутации с адресом.
— Что, распевало? Аль ежовски посиделки отрыгаются?.. — с усмешкой спросил у него осиповский тысячник. — Или тебя уж очень сокрушила Лизка скорохватовская? Целу, слышь,
ночь у тебя с ней были шолты́-болты́. Шутка сказать,
на десять целковых прокормил да пропоил у этой паскуды Акулины! Станешь так широко мотать, не
хватит тебе, дурова голова, и миллиона. Акульке радость — во всю, чать, зиму столько ей не выручить, сколько ты ей переплатил. С похмелья, что ли, хворается?..
Старец теперь любил думать о добром Памфалоне, и всякий раз, когда Ермий переносился мыслью в Дамаск, мнилось ему, что он будто видит, как скоморох бежит по улицам с своей Акрой и
на лбу у него медный венец, но с этим венцом заводилося чудное дело: день ото дня этот венец все становился ярче и ярче, и, наконец, в одну
ночь он так засиял, что у Ермия не
хватило силы смотреть
на него.
На другой день многие паны, соскучившись ждать, разбрелись по соседству в ожидании
ночи; а крестьяне, давно уже недоверчиво смотревшие
на панские съезды, начали
хватать возвращавшихся одиночных вооруженных искателей приключений.
Маски в лунную
ночь на кладбище — и еще каком, боже мой! — где трупы не зарывались: инка, Семирамида, капуцин, чертенок, это разнородное собрание, борющееся с мертвецами, которые, казалось им, сжимали их в своих холодных объятиях,
хватали когтями, вырастали до неба и преследовали их стопами медвежьими; стая волков, с вытьем отскочившая при появлении нежданных гостей и ставшая в чутком отдалении, чтобы не потерять добычи, — таков был дивертисмент, приготовленный догадливою местью героям, храбрым только
на доносы.
Вчера состоялось новоселье. Выручки от лотереи с лишком сто рублей. Тут не только Марье Дементьевне
на шубку, но и мне
на штаны
хватит. В час
ночи выгнали всю публику и ужинали в компании, состоящей из меня, дьячка, француза, Маши и кухарки Аграфены, Ведь поди ж ты! Совсем русская баба эта Аграфена, в сарафане, а французу понравилась. Это, говорит, бель-фам.
А в другом пишет, как
ночью,
на позициях, в оттепель прикрылся мокрой соломой, а к утру
хватил мороз, насилу отодрался от земли с своей соломой. Бедный Павлушенька! А мы прочли письма и радуемся.
Призадумались короли, однако по
ночам не спят, ворочаются, — война больших денег стоит. А у них только
на мирный обиход в обрез казны
хватало. Да и время весеннее, боронить-сеять надо, а тут лошадей всех в кавалерию-артиллерию согнали, вдоль границы укрепления строят, ниток одних
на амуницию катушек с сот пять потребовалось. А отступиться никак невозможно: амбицию свою поддержать кажному хочется.